Афганистан, ущелье, 26 декабря 1878 года. День.
Мне не повезло - на границе с Афганистаном меня догнал военный траулер на гусеничном ходу, направлявшийся куда-то на запад. Это была огромная машина, с укрепленным бронированными листами стали корпусом. Траулер во все стороны ощетинился паровыми пушками и трубами, воздух над которыми дрожал. Я отступил с дороги, пропуская траулер и не желая связываться с военными, но машина с лязгом и грохотом остановилась, не доезжая до меня метров десять. Не смотря на явное недовольство офицера и шестерых солдат, сопровождавших траулер, водитель махнул рукой, подзывая меня. Я вытер пот со лба и поправил сумку на плече, осторожно подошел. Бежать смысла не было, по мне тут же бы открыли огонь.
- Ты кто такой? - неприязненно поинтересовался офицер, преграждая мне дорогу к траулеру.
Это был двухметровый громила в чалме. На лице его, проходя через левый глаз и всю щеку, красовался шрам. Одет он был черную форму с капитанскими нашивками.
Я потянулся к карману, и оказался под прицелом шести винтовок. Мысленно выругался и как можно медленнее достал из куртки документы. Капитан почти вырвал их у меня, и пока он внимательно изучал бумаги, придирчиво разглядывая выцветшую фотографию, я держал руки над головой. Наконец, капитан махнул рукой, показывая, что документы в порядке, солдаты опустили оружие, и я смог спокойно выдохнуть.
- Шад, значит? - пробормотал он. - И куда направляешься?
- К родителям, в Кабул, - отозвался я, мысленно проклиная холод, повстречавшийся траулер и свой акцент, от которого так и не смог избавиться даже после месяцев обучения пушту. - У меня увольнительная, - и кивнул на документы, которые тот все еще держал в руке.
- А с рукой что? - он указал на имплантант - механическое устройство, крепившееся на предплечье моей левой руки. Тяжелые тусклые заклепки, потертая местами сталь, металлические трубки, цепи, рычажки. Внутри имплантанта скрывался весь мой нехитрый арсенал – клинок и пистолет.
- В детстве сломал руку, - охотно пояснил я. - Срослась неправильно. Я - единственный сын в семье, и отец не стал жалеть денег на восстановление.
Капитан еще раз кивнул. Подобные ситуации здесь не были редкостью.
- Ладно, залезай в кабину, - буркнул он, возвращая мне документы. - Хайр, ты тоже давай внутрь!
Один из солдат проворно перебрался с крыши траулера внутрь машины, на сиденье позади водителя, я подошел к распахнутой двери, закинул сумку и проворно заскочил в траулер. Водитель приветливо улыбнулся, поправил защитные очки, потянул за какой-то рычаг. Машина привычно взревела, пыхнула в воздух черной гарью, где-то внутри что-то громыхнуло. В кабине было тесно, душно, пахло машинным маслом, зато было тепло, поэтому я откинулся на жестком сидении, стараясь выглядеть как можно расслабленней. Первое время ехали молча: водитель сосредоточенно дергал за какие-то рычаги, траулер, громыхая, набирал ход, я смотрел в окно на осточертевшие горы.
- Хасан, - услышал я незнакомый голос слева и, повернувшись, понял, что это водитель.
Он уже снял защитные очки, и теперь они болтались на шее. Это оказался парень, лет семнадцати, загорелый, с густыми черными волосами. На нем была коричневая куртка с металлическими заклепками, черные штаны, высокие ботинки, на руках - перчатки.
- Шад, - представился я.
Хасан искренне обрадовался попутчику, с которым можно было пообщаться, потому что солдаты особого желания поговорить не выказывали. За время поездки я узнал, что у самого Хасана в Кабуле живет сестра, умница и красавица, что разбойники на дорогах совсем обнаглели - не боятся нападать даже на большие отряды, и где в Кабуле пекут самый вкусный хлеб.
Болтовня совершенно не мешала Хасану управлять железным монстром, и я, постепенно привыкший к громыханию траулера и убаюканный ровным голосом водителя, задремал.
Проснулся я оттого, что траулер вильнул (из-за чего меня швырнуло к двери), загремел по камням. Я вцепился в какую-то ручку, стараясь удержаться и не удариться о какой-нибудь выступающий выступ, трубку или рычаг. За окном быстро проносилось узкое скалистое ущелье. Снаружи, судя по звуку, с крыши, загрохотали автоматы, в ответ по обшивке заскрежетали пули. Хайр, открыв окно, с автоматом высунулся наружу.
- Помогай! - Хасан потряс меня за плечо. - Дерни вот тот рычаг!
Я послушно выполнил команду.
- Теперь - вот ту кнопку, да, эту.
Стоило мне нажать, как сверху на меня вывалились защитные очки с темными стеклами, как у Хасана, а на уровне груди выдвинулся рычаг с кнопкой наверху.
- Надевай, - скомандовал Хасан и вывернул траулер влево. Я чуть было не упал на водителя, в последний миг вцепившись в сиденье. Сбоку, где мгновением раньше был траулер, раздался взрыв, обдав машину каменным дождем, но Хасан не обратил на это никакого внимания. Его ладони уверенно стискивали рычаги управления, взгляд направлен только вперед.
Я, наконец, вспомнил о команде, нацепил очки. Секунду ничего не происходило, а потом стекла покрылись рябью, и я различил в сером мельтешении ущелье, по которому нас догоняли... разбойники?
- Они самые, - подтвердил мои мысли Хасан. - Берись за рычаг, наводи прицел и стреляй, а то ребята на крыше не справятся одни. Их там всего шестеро против двух десятков.
Помимо преследователей, догонявших нас на легких маневренных корветах, за нами гнались трое механических волков. Все правильно, живое существо может испугаться взрывов, а механизмы не знают ни страха, ни усталости. Стоит такому зверю дать подобраться к траулеру, как он будет рвать его зубами, пока не доберется до живых людей внутри. Своего разума у них нет, зато есть четкая программа, заложенная в механических мозгах - убить!
- Они не понимают, что с нами им не справиться? - удивился я.
- С волками, может, и справятся, - не слишком обнадеживающе отозвался Хасан, уворачиваясь от еще одной бомбы.
Траулер нещадно трясло на камнях, прицелиться было практически нереально. Я промахнулся, выстрел выбил град острых осколков, посыпавшихся на преследователей. Выругавшись и сосредоточившись, я сумел навести прицел на одного из волков. Нажал на гашетку, выстрел разорвал механическому зверю грудь, он споткнулся на ходу, и покатился по камням, с лязгом разлетаясь на части.
Второго волка подстрелил кто-то из солдат на крыше. Преследователи стреляли, стараясь вывести траулер из строя, но пули не приносили машине видимого ущерба, отскакивая от брони. Я отвлекся на три корвета, почти вплотную подобравшихся к траулеру, подстрелив их, и совершенно упустил из виду последнего волка. На крышу траулера что-то грохнулось, заскрежетали по обивке металлические когти. Внутри меня все похолодело.
- Они там уснули что ли? - нервно воскликнул Хасан, кидая машину из стороны в сторону, в надежде стряхнуть зверя. Волк, наконец-то, принял какое-то решение, раздался оглушительный скрежет, крыша траулера прогнулась.
- Черт, снимите же его! - шепотом попросил водитель.
Я его понимал - думать о том, что все сопровождающие мертвы, не хотелось. Подстрелив еще четверых, я стащил очки, оглянулся назад. Хайр свешивался из окна, кровь заливала пол. Я открыл дверь, холодный ветер бросил в лицо мелкую каменную крошку и пыль.
- Куда ты?!
- Попытаюсь стащить его, - пояснил я Хасану, и прежде чем он успел что-то возразить, подтянулся на крышу.
Как я не слетел оттуда в первые минуты – сам не знаю. Упал на четвереньки, вцепившись в какую-то трубу, но сразу отпустил – она была невыносимо горячей. Из трубы валил черный отвратительно пахнущий дым. Механический волк стоял ко мне спиной, отчаянно скребя крышу передними лапами. Скрежет заглушал даже звуки выстрелов.
«Ох, и глупо ты поступаешь, Мэтт», - подумал я и ухватил зверя за металлический хвост.
В первый миг волк явно растерялся, поэтому мне удалось оттащить его на добрых полметра. Крыша на том месте, где он только что стоял, была разорвана, из дыры с рваными краями торчали какие-то провода и шестеренки. Больше я сделать ничего не успел. В считанные секунды зверь развернулся и повалил меня на крышу. От удара выбило дыхание, и лишь на чистом инстинкте мне удалось подставить под острые клыки руку с имплантантом. Пасть сомкнулась на нем, заскрежетали зубы, в попытке разгрызть стальной механизм. Левая лапа механического волка припечатывала меня к крыше траулера, так что я едва мог пошевелиться. Когти разорвали куртку, впились в незащищенное плечо. Сколько еще протянет имплантант, я не знал. Рядом раздались выстрелы, одна из пуль пролетела рядом с рукой, врезалась в волчью морду, выбив искры. Я зажмурился, отворачивая лицо, потому что стрелявший по волку не собирался прекращать огонь. Неожиданно все закончилось. Сверху на меня навалился тяжелый механизм, отвратительно запахло чем-то маслянистым. Я открыл глаза, но не успел даже пошевелиться, меня подхватили под руки и выволокли из-под туши металлического монстра.
- Живой? – поинтересовался кто-то.
Я перевел взгляд с капитана на солдат, склонившихся надо мной, потом кивнул, сообразив, что так и не ответил на вопрос.
- Да, - добавил я вслух. – В порядке, просто…
Что «просто», я не договорил, потому что траулер с лязгом остановился, пыхнув из многочисленных труб дымом.
Мы спустились на землю. Рана на плече горела огнем, кровь пропитала одежду, я поморщился. Хасан выпрыгнул из траулера с массивной аптечкой в руках, и, пока солдаты (в живых осталось только трое) спихивали с крыши бесформенную груду металла, в которую превратился механический волк, на пару с капитаном перевязал мне плечо.
Я, чтобы отвлечься от боли, оглядывал окрестности. Справа стеной вставали горы, слева виднелось поселение. Спрашивать, что это такое, было глупо, но капитан, проследив за моим взглядом, недовольно пробурчал:
- В Джалалабаде окопались англичане. Хоть отсюда до Кабула и рукой подать, а придется ехать другой дорогой.
Когда раненым была оказана помощь, а мертвых уложили в грузовой отсек траулера, Хасан внимательно осмотрел все повреждения машины и, видимо придя к выводу, что не случилось ничего непоправимого, дал согласие на продолжение пути.
Когда мы добрались до Кабула, солнце уже скрылось за горизонтом. Я попрощался с попутчиками и выпрыгнул у городских ворот. Траулер поехал дальше, на запад.

Афганистан, Кабул, 30 декабря 1878 года. Ночь.
Хмурый стражник у ворот долго изучал мои документы, борясь с искушением оставить меня снаружи до рассвета, но, помня о том, что привез меня военный траулер, все-таки впустил в город. Я прошел по узким, кривым улочкам мимо глинобитных домов, мимо Миндаи – крупнейшего базара в Кабуле, который уже на рассвете заполнится шумом и криками. На холме возвышалась крепость Бала-Хиссар, но туда мне было не надо.
Ориентироваться в незнакомом городе, пусть даже по заученным в Англии картам, впотьмах, было тяжело. В городе был объявлен комендантский час, с заходом солнца извилистые улочки пустели. Нарушителей отправляли в тюрьму. Пару раз я наталкивался на патрули, но оба раза, сверив мои документы со списками дезертиров, меня отпускали. Тем, кто нес службу на границах, не допуская вторжения в страну английских (тут я усмехнулся про себя) интервентов, позволялось больше, чем простым горожанам.
Я прошел мимо мечети с высоким минаретом, свернул налево и через пятьдесят шагов уперся в тупик - дорогу преграждала стена высотой ярда в три. Прокрутив в памяти карту и не вспомнив тупика, я решил, что перепутал дорогу, вернулся на главную улицу к мечети и сверил название. Пул-е Кишти. Самая большая мечеть в Кабуле. Ошибки быть не может. Я снова отправился к тупику. Меня трясло от холода и потери крови. Можно было сделать попытку перебраться через стену, но я не думал, что у меня хватит на это сил. Я боялся, что кто-нибудь заметит, что я кручусь в окрестностях, и доложит патрулю. Конечно, оба предыдущих раза меня отпускали, но, похоже, я уже исчерпал весь лимит везения, что выдавался мне на день. Если здесь появится патруль, никто не будет церемониться с подозрительным солдатом, меня попросту попытаются арестовать. А при сопротивлении откроют огонь. В лучшем случае мне удастся от них оторваться, но раненый, замерзший, голодный, сколько я протяну в незнакомом враждебном городе? Рано или поздно меня отыщут. А если еще и узнают, что я не тот, за кого себя выдаю...
В отчаянии я из последних сил ударил ногой по проклятой стене и, выронив сумку, упал на колени. Это провал.
Оставался еще один вариант - дождаться рассвета, покинуть город и отправиться в Кандагар, где у Ордена тоже был штаб, но может оказаться так, что в Кабул все равно придется вернуться.
Откуда-то с главной улицы донесся лязг - приближался патрульный робот. Я поднялся, опираясь левой рукой о холодную стену, и чуть не упал, - кирпич под моей ладонью ушел куда-то внутрь, часть стены дрогнула и отъехала в сторону. Я растерянно взирал на все это, и только приближающийся лязг патрульного робота вывел меня из оцепенения. Я подхватил сумку и проскользнул в открывшийся проем, обернулся, соображая, как закрыть дверь. На стене слева рычаг. Стоило за него потянуть, как здоровенные шестеренки пришли в движение, и стена с тихим лязгом встала на место. Я остался в полной темноте. Под дверью появилась узкая полоска света, - патрульный робот заглянул в переулок, - я инстинктивно отступил назад, затаив дыхание. Сердце громко стучало в ушах. Свет становился ярче, не иначе как робот что-то заметил, а я, как назло, не в том состоянии, чтобы сражаться в полную силу. Я еще раз отступил, запнувшись, растянулся на ступеньках, ударился затылком и на несколько секунд потерял сознание. Взвыть о боли пришлось мысленно, я опасался даже дышать - слух у этих механических тварей лучше, чем у людей.
Наконец, свет под металлический лязг стал удаляться из тупика. Я судорожно выдохнул сквозь плотно стиснутые зубы и перевернулся на живот, чувствуя, как по руке течет кровь - от удара открылась рана на плече. С трудом поднявшись на колени, я помотал головой, пытаясь разогнать туман перед глазами. Едва я встал на ноги, как дверь распахнулась, и на пороге, в потоке света, появилась темная фигура.
- Мир вам, - выдохнул я, чувствуя, как все расплывается перед глазами. - Я прошу вас о помощи. Я...
Договорить я не успел, покачнулся, чувствуя подступающую к горлу тошноту. Упасть мне не дали. Подхватив с двух сторон, меня практически занесли в дом. Я старался отогнать темноту, не дать себе потерять сознание, но безуспешно. Последнее, что я запомнил - как кто-то бесцеремонно схватил меня за левую руку, стащил перчатку и негромко, с облегчением, произнес: "Добрался все-таки...".

Афганистан, Кабул, 1 января 1878 года. День.
- Как тебя зовут?
Я остановился на пороге хедрже - гостевой комнаты - глядя на седого старика в теплом плаще. Джемал ад-Дин Хасан ибн Алим - глава кабульского отделения Ордена. Седой старик с узким обветренным лицом и редкими волосами, чуть выбивающимися из-под чалмы. А еще мне бросились в глаза сильные руки, да и в движениях не было ни малейшего намека на стариковскую скованность. Воин остается воином даже на пороге старости.
Я уважительно склонил голову.
- Шад, хафиз Джемал.
- Я говорю о твоем настоящем имени, англичанин.
Голос у него был неприязненным - англичан в Афганистане не любили. Нас нигде не любили, во всяком случае, нигде в колониях. Захватчики, интервенты. Англия стремилась к мировому господству, действуя, где обманом и шантажом, а где – напролом, как в Афганистане. Затянувшееся противостояние английских захватчиков и коренного населения, не желающего подчиняться и терять независимость, грозило перерасти в войну. Я понимал свое правительство – мы не хотели, чтобы Афганистан сближался с могущественным союзником в лице Российской Империи, но одновременно я мог понять и афганцев. Мы вторглись в их страну. Им есть, за что нас ненавидеть.
К счастью ли, к сожалению, в Афганистане свято соблюдали закон гостеприимства. Согласно ему меня не могли прогнать. А если бы мне угрожала опасность, все обитатели дома встали бы на мою защиту, ибо так велит закон. Только это не давало Джемалу выставить меня за дверь. Это и то, что я состоял в Ордене.
- Мэтт, - ответил я. – Мэттью Тэйлор.
- И с каких пор Генри посылает на задания мальчишек, вроде тебя?
Генри – это мой отец. Он – глава лондонского отделения Ордена.
Я не стал говорить, что мне уже двадцать три, что много даже по меркам афганцев, что на моем счету пять успешных операций – три в Индии, две – в Африке, что я считаюсь одним из лучших в Лондоне… Все это выглядело бы пустым мальчишеским бахвальством в глазах умудренного жизнью старика.
- Мальчишкам тоже надо учиться, - спокойно отозвался я и добавил. – Я ищу Шир-Али.
Джемал жестом остановил меня.
- О делах – потом. Пойдем есть, сын Генри.
За обедом я вспомнил, как очнулся сегодня с утра в незнакомой комнате и минут пять пытался сообразить, где нахожусь, и как тут оказался. Голова болела – удар о ступеньки не прошел бесследно…
- Тебя не инструктировали, как попасть в бюро? – отвлек меня от мыслей Джемал.
Я отрицательно покачал головой, понимая, что разговаривать с набитым ртом было бы неприлично. К счастью, Джемала вполне удовлетворил и такой ответ.
- О чем они только думают? - проворчал старик. – Посылать мальчишку… Как ты вообще добрался до Кабула?
- На военном траулере, - с трудом проглотив очередной кусок мяса, ответил я. – Я помог им отбиться от разбойников, а они подбросили меня до города.
- Ты слышал, что ваши взяли Курамскую долину? – неожиданно сменил тему Джемал.
- Угу. Робертс провел войска через Пейварский проход. Три с половиной тысячи метров! – с восхищением добавил я.
- Хитростью берете, - под нос пробурчал Джемал.
«Вы же сами так воюете, - подумал я. – Устраиваете засады в горах, камнепады, ведете против нас партизанскую войну. Не нравится, что мы бьем вас вашими же способами?»
После обеда мы вышли во внутренний двор. Зимнее солнце только дразнило теплом, не грея по-настоящему. Я поплотнее запахнул чадар – теплую накидку, вроде тех, что носят практически все афганцы и сел рядом со стариком на низкую скамейку, укрытую каким-то одеялом.
- В Кабуле Шир-Али нет, - неожиданно заявил Джемал. – Ты зря сюда приехал. На исходе осени он выпустил из темницы собственного сына, а сам бежал в Мазари-Шариф.
- Но… Почему..? – начал я, но старик перебил.
- Мои люди все погибли на этой проклятой войне. Кто должен был сообщать вам о Шир-Али? Я сам? Или мне следовало послать в Англию мальчишек, которым не исполнилось и тринадцати? Все, что я мог – дожидаться, пока Генри пришлет кого-нибудь сюда.
- Вот я и здесь, - вздохнул я. – А Шир-Али сбежал…
- Отправишься в погоню?
Я кивнул.
- Да. Он наверняка попытается связаться с русскими и попросить их о помощи. Его надо остановить. Мы не можем допустить, чтобы он развязал мировую войну.